3 сентября 1922
Ариадне
Слышу: плачут волны Эльбы
О былом, о изжитом;
Лодки правят, – не на мель бы;
Пароходы бьют винтом;
Слышу, вижу: город давний,
Башни, храмы, скрип ворот.
Гете помнящие ставни,
Улиц узкий поворот;
Вижу: бюргеры, их жены,
Стопы пива по столам, —
Ужас жизни затверженной,
Дьявол с Гретхен пополам.
Там, где Эльбы полногрудой
Два сосца впились в мосты,
Там, задавленная грудой
Всех веков немецких, – ты!
Ты, с кем, два цветка, мы висли,
Миг, над пропастью двойной,
Ты, с кем ник я, там, на Висле,
К лику лик с Земной Войной.
8 июля 1923
Мертвец
Как странно! Круг луны;
Луг белым светом облит;
Там – ярки валуны;
Там – леса черный облик.
Все, что росло в былом,
Жизнь в смене лет иначит:
Храм прошлых снов – на слом,
Дворец жить завтра – начат.
А лунный луч лежит
Весь в давних днях, и в этом
Былом мертвец межи
Ведет по травам светом.
Ведет, как вел в века,
В сон свайных поселений,
Чтоб в тайны Халд вникал,
Чтоб Эллин пел к Селене.
Что годы! тот же он!
Луг в светоемы манит;
Тот бред, что был сожжен,
Вновь жжет в его обмане.
Как странно! Лунный круг,
Банальный, бледный, давний...
И нет всех лет, и вдруг
Я – с Хлоей юный Дафнис!
28 августа 1923
Так вот где...
Так вот где жизнь таила грани:
Стол, телефон и голос грустный...
Так сталь стилета остро ранит,
И сердце, вдруг, без боли хрустнет.
И мир, весь мир, – желаний, счастий,
(Вселенная солнц, звезд, земель их),
Испеплен, рухнет, – чьи-то части, —
Лечь в память, трупа онемелей!
Я знал, я ждал, предвидел, мерил,
Но смерть всегда нова! – Не так ли
Кураре, краткий дар Америк,
Вжигает в кровь свои пентакли?
И раньше было: жизнь межила
Пути, чтоб вскрыть иные дали...
Но юность, юность билась в жилах,
Сны, умирая, новых ждали!
И вот – все ночь. Старик упрямый,
Ты ль в сотый круг шагнешь мгновенно?
А сталь стилета входит прямо,
И яд шипит по тленным венам.
Я ждал, гадал, как сердце хрустнет,
Как рок меж роз декабрьских ранит...
Но – стол, звонок да голос грустный...
Так вот где жизнь таила грани!
16 ноября 1923
Два крыла
После тех самых путей и перепутий,
Мимо зеркала теней, все напевы в мечтах,
Под семицветием радуги медля в пышном приюте,
Где девятой Каменой песнь была начата, —
Я роком был брошен, где миг всегда молод,
Где опыты стали – не к часу, в тени,
Где дали открыты на море, на молы, —
В такое безумье, в такие дни.
Здесь была наша встреча; но разные видения
За собой увлекали мы с разных дорог:
Рим и мир миновал я, ты – первое предупреждение
Объявляла, вступая в жизнь едва на порог.
Но в оклике ль коршунов, в орлем ли клекоте
Мы подслушали оба соблазн до высот,
Словно оба лежали мы, у стремнины, на локте, и
Были оба бездетны, как стар был Казот.
И в бессмертности вымысла, и в сутолоке хлопотной,
И где страсть Евредику жалит из трав,
Ты – моя молодость, я – твоя опытность,
Ты – мне мать и любовница, я – твой муж и сестра.
Два крыла мощной птицы, мы летим над атоллами
К тем граням, где Полюс льды престольно простер
И над полыми глубями в небе полное полымя
Бродит, весть от планеты к планетам, в простор!
24 марта 1923
Пятьдесят лет
Пятьдесят лет —
пятьдесят вех;
пятьдесят лет —
пятьдесят лестниц;
Медленный всход
на высоту;
всход на виду
у сотен сплетниц.
Прямо ли, криво ли
лестницы прыгали,
под ветром, под ношей ли, —
ярусы множились,
Узкие дали
вдруг вырастали,
гор кругозоры
низились, ожили.
Где я? – высоко ль? —
полвека – что цоколь;
что бархат – осока
низинных болот.
Что здесь? – не пьяны ль
молчаньем поляны,
куда и бипланы
не взрежут полет?
Пятьдесят лет —
пятьдесят вех;
пятьдесят лет —
пятьдесят всходов.
Что день, то ступень,
и стуки минут —
раздумья и труд,
год за годом.
Вышина...
Тишина...
Звезды – весть...
Но ведь знаю,
День за днем
будет объем
шире, и есть —
даль иная!
Беден мой след!
ношу лет
знать – охоты нет!
ветер, непрошен ты!
Пусть бы путь досягнуть
мог до больших границ,
прежде чем ниц
ринусь я, сброшенный!
Пятьдесят лет —
пятьдесят вех;
пятьдесят лет —
пятьдесят лестниц...
Еще б этот счет! всход вперед!
и пусть на дне —
суд обо мне
мировых сплетниц!